23 августа 2021 года в возрасте 83 лет ушёл из жизни заведующий кафедрой пластической и челюстно-лицевой хирургии РМАНПО, доктор медицинских наук, профессор, заслуженный деятель науки Российской Федерации Неробеев Александр Иванович.
Александр Иванович родился 17 июля 1938 г. в Твери. По окончании стоматологического факультета Тверского медицинского института поехал в г. Якутск, где в течение 3 лет работал в Республиканской поликлинике и больнице врачом-хирургом-стоматологом. В 1964 году поступил в клиническую ординатуру ЦНУ на кафедру хирургической стоматологии. В 1966 г. стал ассистентом, затем доцентом, профессором, а с 1987 г. – заведующим кафедрой.
Александр Иванович был одним из лидеров современной пластической и челюстно-лицевой хирургии, соавтором «Руководства по челюстно-лицевой хирургии», автором и соавтором 7 монографий по хирургии лица и челюстей. За достижения в научной и практической деятельности награждён знаком «Отличник здравоохранения», значком «Кремлевская медицина, 400 лет», почётными грамотами Минздрава России, академии медицинских наук, Комитета Совета Федерации по социальной политике и здравоохранению, Памятной медалью имени И.Я. Сендульского. В 1997 г. и 2007 г. награждён премиями Правительства РФ за научные достижения. С 1997 г. был членом Ассоциации челюстно-лицевых хирургов Великобритании.
Неробеев А.И. был одним из основателей Общества пластических и реконструктивных хирургов (ОПРЭХ), с 2005 г. по 2021 г. руководил клиникой челюстно-лицевой хирургии ЦНИИС, с 1987 г. до конца жизни являлся главным специалистом Медицинского центра при Президенте России.
В разные периоды профессиональной деятельности занимался разработкой методов лечения повреждений челюстно-лицевой области и тяжелых воспалительных процессов, онкологических заболеваний, внедрением микрохирургической техники в реконструктивную хирургию (Государственная премия 1997 г.), совершенствованием методов пластической хирургии (Государственная премия 2007 г.). Часто выезжал с показательными операциями и лекциями за рубеж.
Александр Иванович был многогранным, потрясающим интеллектуалом, знатоком и ценителем истории, литературы, искусства, архитектуры.
Масштаб личности Неробеева А.И. колоссален. Его вклад в деятельность Академии, в развитие отечественной медицины, науки и медицинского образования огромен и неоценим.
Академия, отечественное и московское здравоохранение, ЦНИИС и ЧЛХ, всё научно-педагогическое и хирургическое сообщество понесли невосполнимую утрату. Ушёл из жизни великий человек, один из последних выдающихся советских учёных-медиков ХХ века. Но дело Неробеева А.И. продолжат его дети и ученики, ординаторы и аспиранты кафедры пластической и челюстно-лицевой хирургии, первое занятие на которой будет посвящено жизни и деятельности Александра Ивановича.
Академия и коллектив кафедры скорбят и выражают глубокие соболезнования родным и близким Неробеева А.И.
Память о Неробееве Александре Ивановиче навсегда останется в наших сердцах!
Прощание с Александром Ивановичем Неробеевым состоится по адресу ул. Маршала Тимошенко, д. 25 в Большом зале 25.08.2021г. (среда) в 13.30.
Ушел из жизни Александр Неробеев
На 83-м году жизни не стало профессора Александра Неробеева – пионера отечественной пластической хирургии и микрохирургии, заведующего кафедрой пластической и челюстно-лицевой хирургии РМАНПО, руководителя Центра реконструктивной хирургии лица и шеи НМИЦ ЦНИИСиЧЛХ. Прощание состоится 25 августа в 14:00 в Большом прощальном зале ЦКБ №1 Управления делами Президента РФ.
«Не стало нашего учителя, друга и настоящего профессионала своего дела, профессора, доктора медицинских наук, стоявшего у истоков пластической хирургии в нашей стране, Александра Ивановича Неробеева. Это невосполнимая утрата для нас всех. Его вклад в становление и развитие нашей специальности и медицины в целом невозможно переоценить. До последних дней жизни он работал и принимал активное участие во всех профессиональных мероприятиях, выступал с лекциями и показательными операциями во многих странах ближнего и дальнего зарубежья», – говорится в некрологе на сайте Стоматологической ассоциации России.
Александр Неробеев окончил Тверской медицинский институт по профилю «стоматология». Первые три года работал в отделении травматологии в областной больнице в Якутии, затем поступил в аспирантуру на кафедру восстановительной хирургии лица Института усовершенствования врачей. Защитил кандидатскую диссертацию по травматическому остеомиелиту нижней челюсти. В 1983 году стал первым стоматологом в стране, которому удалось защитить докторскую диссертацию по пластической хирургии. Продолжил преподавательскую деятельность на кафедре хирургической стоматологии РМАПО (теперь РМАНПО), а клиническую практику – в ГКБ №36.
В 1985 году возглавил отделение восстановительной хирургии в Центральном НИИ стоматологии. Впоследствии основал и руководил московским медицинским . За годы работы выполнил множество сложных реконструктивных операций, под его руководством в Центре реконструктивной хирургии лица и шеи НМИЦ ЦНИИСиЧЛХ проводилось по 100–150 таких вмешательств ежегодно.
Профессор Александр Неробеев – автор семи монографий, под его руководством защищены 9 докторских и 35 кандидатских диссертаций. Много лет посвятил развитию специальности «пластическая хирургия», беспокоился и болел за ее будущее. «Даже в ординатуру поступают лишь те, кто хочет зарабатывать деньги, и учатся они заведомо легким операциям. Когда я делаю подтяжку лица, то в операционной не протолкнуться, все ординаторы будут стоять за моей спиной. А на реконструктивной операции, например, по пластике посттравматического дефекта на лице, поприсутствуют один‑два ординатора. Вот и получается, что мы работаем, а число классных хирургов в отрасли не увеличивается», – констатировал он в одном из интервью Vademecum.
Александр Неробеев неоднократный лауреат премии Правительства РФ за разработки новых методов операций, почетный член Российского общества пластической, реконструктивной и эстетической хирургии, член Ассоциации челюстно-лицевых хирургов Великобритании, президент Ассоциации челюстно-лицевых хирургов России.
Редакция Vademecum выражает соболезнование родным, коллегам и ученикам Александра Ивановича.
Светлая память!
Источник СтАР
Подписывайтесь на наш канал в Telegram Подписывайтесь на наш канал в Яндекс Дзен
Поделиться в соц.сетях
+1 +1 +1 +1
Неробеев: 90% пластических хирургов практически не знают хирургии
— На что же опираться пациенту в таком случае при выборе врача? — В первую очередь, на собственные мозги. Многие пациенты ориентируются на цены. Одни ищут, где подешевле, едут из столицы в соседние города, где делают такие же операции за суммы в три-четыре раза меньше. Другие ищут наоборот подороже. Единой системы нет.
— Считаете ли вы, что необходимо проводить независимую оценку клиник пластической хирургии?
— Да, это обязательно нужно делать. В сознании большинства россиян пластическая хирургия сейчас сводится к возможности поставить под кожу ниточки и ввести филеры. Даже мои ученики, которые сейчас учатся два года в ординатуре по пластической хирургии, не интересуются всем остальным, они уже заранее знают, что будут колоть ботокс, расправлять морщинки, заполнять ямки филерами. Для них это беспроигрышный вариант. Соответственно, для чего учиться, для чего все знать?
У нас сейчас как? Человек окончил мединститут в 23 года, через два года, после ординатуры, получил сертификат пластического хирурга. Всё, гуляй, Вася. Чему он мог успеть научиться? Поэтому сейчас 90% так называемых пластических хирургов хирургии практически не знают.
Никто не хочет долго учиться, всем скорее надо заработать. Уже через год ординатуры все устроились по каким-то частным клиникам, кто-то принимает на дому. Спиртиком протерли кожу и давай колоть.
— А сколько же надо учиться этой специальности, на ваш взгляд?
— Четыре года минимум. Причем по очень жесткой программе. В свое время мы с академиком Милановым разработали лоцию, которая предполагала сдачу экзаменов по всем специальностям. Но у нас нет в стране центров, где делают все необходимые операции.
Например, на нашей кафедре в Институте стоматологии и челюстно-лицевой хирургии мы можем делать любые операции в области лица и головы – и микрохирургические, и эстетические. Но подобных центров в стране всего 4-5.
Кроме того, нет единого института, где с равной степенью качества могли бы сделать и грудь, и живот, и ягодицы и так далее. Специальность находится в начале своего становления, и пока она раздроблена.
— Ведется ли работа по подготовке профессиональных образовательных стандартов?
— Пока очень слабо. Случился парадокс: когда специальность была введена, институты получили право обучать пластической хирургии, в том числе за деньги. И так как это обучение стоило по 150-200 тысяч рублей в год, медвузы в некоторых городах стали за год готовить по 500 пластических хирургов, хотя до того в этих городах, насколько я знаю, ни одного пластического хирурга не было.
Вузы просто нашли способ хорошо заработать. Но когда деньги выходят на первый план, никогда ничего хорошего не бывает. К сожалению, мы не можем запретить институтам так поступать. Чтобы этого не было, профессиональные образовательные стандарты в отрасли обязательно должны существовать.
Челюстно-лицевая
Что изображено на фотографиях, которые показывает мне челюстно-лицевой хирург Виталий Усик, не всегда понятно с первого взгляда. На некоторых снимках запечатлены люди в прямом смысле без лица. Это жертвы автокатастроф, несчастных случаев или просто бытовых драм, которых привезла в 1-ю Градскую больницу скорая помощь. Здесь на базе отделения челюстно-лицевой хирургии находится кафедра РГМУ. И здесь каждый день пострадавшим буквально возвращают их лица. Сложно поверить, что такие повреждения могут быть совместимы с жизнью. То, что иногда от этих травм не остается и следа, кажется невероятным.
«У этого человека в автокатастрофе снесло полчерепа,— рассказывает доктор Усик.— Спустя полгода он приходил к нам — красивый человек, даже шрамов на лице не осталось. Я работаю на кафедре челюстно-лицевой хирургии РГМУ с 1993 года. Методы работы с тех пор очень сильно изменились. Мы можем полностью восстановить после тяжелой травмы весь лицевой скелет. Многие операции делаются через краниальный разрез, то есть через надрез на волосистой части головы полностью снимаются мягкие ткани лица, с помощью титановых пластин и сеток восстанавливается лицевой скелет, потом лицо пришивается обратно.
Если небольшой лоскут кожи переставить с соседнего участка, сделать насечки, растянуть, а когда приживется и зарастет — отшлифовать рубцы, то в итоге повреждения не будут заметны. Однако бывает природная склонность к гипертрофированным рубцам, и тогда даже от небольших шрамов остаются видимые рубцы. Если человек лишился губы, можно пересадить не просто кожу, а кожно-мышечный лоскут. Это очень сложные микрохирургические операции».
Места, где делаются подобные операции, в Москве можно пересчитать по пальцам. Помимо 1-й Градской это Московская медицинская академия, Медико-стоматологический университет, городская больница #36 и ЦНИИ стоматологии.
Есть в столице и ряд коммерческих клиник, которые также заявляют о подобной деятельности, однако, по словам Виталия Усика, доверять им не следует: «Некоторые пациенты даже после тяжелой автоаварии больше заинтересованы в комфортабельных палатах, чем в квалифицированной врачебной помощи. Им кажется, что чем дороже услуги, тем лучше, поэтому они уезжают в частные элитные клиники. Потом нередко нам звонят коллеги из этих клиник и просят прооперировать тех больных. Как правило, мы отказываемся, потому что хорошо сделанная операция — это только половина успеха, важно еще и правильно выходить пациента. Если во время реабилитации возникнут осложнения, в частной клинике все свалят на приглашенного хирурга и через суд потребуют компенсацию. Конечно, когда нас официально приглашают коллеги из Боткинской больницы или Института Склифосовского, мы им обычно не отказываем. Там нет своего отделения челюстно-лицевой хирургии, но надлежащий уход за пациентами там есть».
Впрочем, частных клиник, которые брались бы за челюстно-лицевые операции, тоже немного, в большинстве своем они предлагают услуги пластической и эстетической хирургии.
Между челюстно-лицевой и пластической хирургией на самом деле не так много общего. Челюстно-лицевая хирургия затрагивает лицевой скелет, тогда как пластическая — это работа с мягкими тканями. Челюстно-лицевые хирурги имеют дело преимущественно с пациентами, получившими травмы, тогда как эстетические хирурги — со здоровыми людьми. Еще одно, характерное исключительно для России, различие состоит в том, что челюстно-лицевая хирургия как самостоятельная специальность появилась относительно недавно, а пластическая хирургия не признана до сих пор.
АРТ-Клиник Клиника пластической хирургии и косметологии
Тип учреждения
: клиники
Специализация
: диетология, косметология, пластическая хирургия
Клиника пластической хирургии и косметологии «АРТ-Клиник» объединила людей, чьё профессиональное кредо — абсолютная ответственность за дело своей жизни. Наши доктора тщательно изучают проблемы пациентов, а если потребуется комплексное решение вопроса, то обязательно привлекают к обсуждению других специалистов самой высокой квалификации.
Клиника пластической хирургии и косметологии «АРТ-Клиник» объединила людей, чьё профессиональное кредо — абсолютная ответственность за дело своей жизни. Наши доктора тщательно изучают проблемы пациентов, а если потребуется комплексное решение вопроса, то обязательно привлекают к обсуждению других специалистов самой высокой квалификации. Для каждого нашего пациента разрабатывается индивидуальная программа лечения, которая включает вебя все этапы: консультации, стационарное и амбулаторное лечение. Пластические хирурги и косметологи клиники работают в тесном контакте, разработаны индивидуальные программы, включающие в себя до- и после операционные и косметологические уходы.
РУКОВОДИТЕЛЬ КЛИНИКИ ПРОФЕССОР, ДОКТОР МЕДИЦИНСКИХ НАУК, А.И. НЕРОБЕЕВ
Центр пластической хирургии и косметологии АРТ-Клиник — это максимальный диапазон возможностей в области пластической и эстетической хирургии в оптимальном сочетании с медицинской косметологией. Усилиями и энергией профессора Александра Неробеева создана школа уникальных специалистов (доктора и кандидаты наук), способных успешно вести самые серьезные случаи, в том числе и осложнения после пластических операций.
Клиника имеет превосходное оборудование, применяет новейшие технологии для проведения пластических операций. Ультразвуковая липосакция, радиоволновой скальпель, эндоскопическое оборудование для пластики лица и груди – не полный перечень оснащения АРТ-Клиник. В клинике используется только высококачественная стерилизация, к каждой операции готовится индивидуальный комплект инструментов, пациентам предоставляется разовое операционное белье. Собственный стационар клиники представлен комфортными одноместными палатами.
Врачи АРТ-Клиник поддерживают тесные связи с ведущими специалистами по пластической хирургии по всему миру. Они постоянно совершенствуют свои знания, в том числе и за границей, всегда в курсе последних достижений в области мировой пластической и эстетической хирургии. Признанные специалисты из США и европейских стран приглашаются для проведения операций в АРТ-Клиник.
Сегодня уровень пластической хирургии таков, что одну и ту же косметическую операцию можно провести абсолютно разными способами. Стоимость вариантов одной и той же операции может отличаться в несколько раз. Врачи клиники владеют всеми способами проведения косметических операций, как традиционными, так и уникальными. Потому, исходя из интересов и финансовых возможностей пациента, среди большого разнообразия предлагаемых процедур может быть подобран оптимальный вариант.
Лицензия Департамента Здравоохранения города Москвы: серия МО-01 №ЛО-77-01-000122 ЗАО «Клиника пластической хирургии и косметологии «АРТ-Клиник» Место нахождения: ЦАО, 125047, Москва, ул.4-я Тверская-Ямская, д.16, корп.3 ИНН 7710369885 Имеет право на осуществление медицинской деятельности на объекте по адресу: ЦАО, 125047, Москва, ул.Фадеева, д.5, стр.1
Показать еще
Скрыть
Мозг — всему голова
«Меня очень удивили обращения Жанны Фриске и Сергея Филина к докторам Германии: в России нейро- и микрохирургия ничуть не хуже европейской»
Александр Иванович Неробеев в редакцию приехал (кстати, своим ходом, не на машине), чтобы в режиме онлайн-конференции ответить на вопросы наших читателей. И практически первый вопрос — о нашумевшей истории по поводу рака мозга Жанны Фриске. Поклонники, наши читатели действительно обеспокоены здоровьем певицы, бомбят редакцию: «На какой стадии рак мозга можно оперировать, и излечима ли эта болезнь?» Александр Иванович ответил не сразу. Было видно, что ему даже неловко за своих соотечественников — таких историй в России (и в его практике) немало. И если рак не запущен, российские специалисты справляются не хуже, чем в Европе и Израиле. Более того, как рассказал наш гость, в клинике, где он работает, сегодня есть три пациента, которые, попытав здоровья за границей, вернулись на долечивание в Россию. А что касается Фриске…
— Поскольку неизвестны локализация и характер опухоли, трудно сказать, излечимо ли это заболевание, — сказал Неробеев. — Надо знать результаты исследований. Судя по кадру, который показали по телевизору, у Жанны серьезные изменения лица — оно отечное. Это говорит о том, что ситуация запущена, идет достаточно тяжелое поражение, есть нарушение обменных процессов в ее организме. Все зависит от локализации опухоли и от стадии заболевания. Если опухоль так называемая стволовая (поражен ствол мозга, где находятся все жизненно важные центры —дыхания, сердечной деятельности и др.), то там большая опухоль даже не успевает развиться: человек может очень быстро умереть. Есть в мозге и относительно скрытые места, где опухоль достигает больших размеров (например, так называемые менингиомы — опухоли, растущие из клеток паутинной мозговой оболочки, из ткани, окружающей мозг). Такие опухоли растут медленно и очень часто оперируются. Мозг настолько сложная структура, что все зависит не только от локализации опухоли, но и от степени агрессии. При опухоли с выраженной агрессивностью лучше помогает лучевая терапия или гамма-нож, а при опухоли с невыраженной агрессией — более успешно хирургическое лечение.
Фото: Лилия Шарловская
Меня очень удивила госпитализация Жанны Фриске в клинику Германии, потому что российский НИИ нейрохирургии им. Н.Н.Бурденко (это общепризнанно) — один из лучших в мире. Недоумевал я и по поводу поездки на лечение в Германию худрука Большого театра Сергея Филина, чье лицо и глаза пострадали от кислоты. Сначала Филина положили в ГКБ №36, которая является нашей базой. Я позвонил туда и предложил помощь. Компетенция наших специалистов в этой области не хуже зарубежных. Но мне сказали: «Пациент не заинтересован в оказании помощи в России, будет лечиться в Германии». Честно говоря, меня это оскорбляет чисто профессионально. Я много раз бывал в Германии, даже работал там одно время (выполнял показательные операции) и знаю, компетенция наших нейрохирургов ничуть не ниже зарубежных. В том числе и немецких. Удивляет вот это желание известных людей искать лечение где-то за рубежом, не поинтересовавшись, а что есть в России. Меня это возмущает: наши специалисты в этих областях ничуть не хуже — такие операции выполняют на хорошем уровне.
— Кстати, есть случаи, и они не единичные, когда, полечившись в клиниках Запада, пациенты возвращаются за помощью к российским докторам. Знаю хорошо и медицину Израиля (кстати, сейчас у меня есть два пациента, которых там оперировали, но без эффекта, и они вернулись к нам на лечение), — заключил Неробеев.
Вот уж поистине, нет пророков в своем отечестве. Хотя нейрохирургия и микрохирургия в России, во всяком случае с 80-х годов прошлого века, идет едва ли не впереди планеты всей. Чего стоит прославленный НИИ нейрохирургии имени Н.Н.Бурденко (признан одним из лучших в мире). Там работают настоящие светила медицины. Выдающийся нейрохирург, ученый с мировым именем, директор этого института, Александр Николаевич КОНОВАЛОВ входит в тройку лучших нейрохирургов мира. За годы работы он спас более 15 тысяч тяжелейших больных. В прошлом году ему исполнилось 80 лет, но и сегодня он выполняет по 2–3 операции в день. Причем самые тяжелые в основном делает сам. За лечением к нему едут со всей страны и часто из-за рубежа. Да за границей таких хирургов с руками бы оторвали, как говорят в таких случаях. С их-то руками!
Да и у нашего гостя Александра Николаевича НЕРОБЕЕВА заслуг перед своим отечеством и умений тоже хватает. Более 20 лет назад (задолго до разделения сиамских близнецов Зиты и Гиты) нейрохирург Коновалов именно Неробеева пригласил принять участие в разделении сросшихся головами сиамских близнецов из Прибалтики. Также его приглашали оперировать и в другие ведущие клиники Москвы — в Онкологический институт им. П.А.Герцена, в РОНЦ им. Н.Н.Блохина, Институт хирургии имени А.В.Вишневского и др. По просьбе зарубежных обществ Неробеев выступал с показательными операциями и лекциями в Германии, Южной Корее, Китае. Является действительным членом обществ пластической хирургии Великобритании и Италии.
Преуспел наш эксперт Неробеев и в сегодняшней специальности косметологической хирургии — дважды награжден Правительством РФ за разработки новых методов пластических операций тех пациентов, которые получили тяжелые травмы в результате аварий, взрывов, ожогов. И в течение 20 лет возглавляет клинику ЦНИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии, которая является крупнейшим федеральным центром по лечению больных с проблемами в области лица и шеи. А еще почти два десятилетия заведует и кафедрой косметологии и реконструктивной челюстно-лицевой хирургии в Институте усовершенствования врачей; 35 лет служит главным специалистом по пластической хирургии медицинского центра при Президенте РФ. Автор 7 монографий…
Может, и не стоило бы все эти заслуги наших уникальных хирургов перечислять, но, как говорится, за державу обидно.
«По-хорошему, в каждом федеральном регионе России (их 7) надо бы создать филиалы НИИ им. Бурденко»
И фамилия нашего эксперта ему под стать: Неробеев Александр Иванович — человек неробкого десятка. Он знает проблемы в своей хирургической области и не боится о них сказать. Наш разговор спонтанно вышел на финансирование единственного в России государственного Центрального НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии. Все же в этот институт на лечение направляют самых тяжелых, «аварийных» больных со всей страны, кому уже нигде не смогли помочь.
— Госфинансирование нашего института в этом году резко уменьшено, и пока мы не знаем, почему. Мы занимаемся особо тяжелыми случаями и за год можем выполнить до полутора тысяч таких операций. В институте закончен колоссальный ремонт, открылся новый корпус, заработали пять операционных и установлено современное оборудование. А квот выделено всего 600 — столько же, сколько давали в прошлом году, когда шел ремонт и был задействован всего один операционный стол. Теперь, когда ремонт завершен, есть 5 операционных столов и можем выполнить операций в 3 раза больше, все равно профинансированы по минимуму (причем из 600 квот треть — детские). Мы, конечно, в трансе, потому что эти квоты закончатся уже через 3 месяца. А что делать дальше?
Фото: Кирилл Искольдский
— И очереди к вам наверняка большие: автотравмы, взрывы, пожары, особенно в больших городах, происходят ежедневно, а прооперировать вы можете всего 600 пострадавших. Со всей страны! За весь год!
— На сегодняшний день в листе ожидания у нас 400 человек. Четыре сотни травмированных больных ждут своей очереди на операции. Среди них есть и очень тяжелые. Многих направляют с Сахалина и с Дальнего Востока. И даже из Новосибирска. Хотя раньше я думал, что столица Сибири является как бы бастионом на пути больных в Москву: берет на себя тяжелых больных с травмами с востока страны. Но это не так. По-хорошему, в каждом федеральном регионе России (их 7) надо бы создать филиалы НИИ им. Бурденко, где свои специалисты занимались бы тяжелыми травмами и другими тяжелыми случаями. Но пока это остается лишь мечтой. И выходит: пострадавшим людям нашей большой страны получить помощь на уровне западных клиник можно только в столице, непосредственно у нас, где используются абсолютно современные методы.
— Александр Иванович, а что касается протоколов лечения, они тоже у нас есть? Например, при том же раке мозга. Считается, что в Германии и Израиле есть четко узаконенные правила лечения: при каких заболеваниях какие обязательно следует сделать обследования и каким должно быть лечение в том или ином конкретном случае…
— По каким-то специальностям у нас тоже есть протоколы лечения, над какими-то мы еще работаем. А что касается онкологии мозга, не могу ответить точно, но знаю, что в НИИ им. Бурденко под руководством академика Коновалова эти методики работают. По каждой специальности в России есть специалисты высочайшего уровня, которые могут выполнить любую операцию не хуже, чем в Германии и Израиле. Не могу согласиться, что у нас медицина хуже. А вот то, что в России очень много людей, безразличных к своему здоровью, это факт.
Правда, есть и такие, кто с малейшим прыщиком в ужасе бежит к врачам. Чаще безразличны к своему здоровью мужчины. Хотя, например, на лице есть опухоли доброкачественные, когда можно их без проблем удалить.
«Рак у молодых намного более тяжелый и быстротечный»
— Говорят, если у человека есть опухоль мозга, то может пропадать зрение. А после ее удаления зрение может восстановиться?
— Да, у меня был знакомый, у которого пропало зрение. Его как раз оперировал профессор Коновалов. Я присутствовал на этой операции и был удивлен (опухоль микроскопическая, не более 3 мм), но она была в том месте, где перекрещиваются зрительные пути. Профессор аккуратно убрал эту опухоль, зрение у пациента восстановилось. С тех пор прошло 15 лет, и человек видит. В таких случаях все зависит от того, поражен ли уже этот нервный тракт или нет. Если опухоль в центре, то и после ее удаления зрение может не вернуться. А если где-то сбоку, то после ее удаления пациент может видеть. И опять же результат зависит от того, какая опухоль, где локализуется.
Лично я много занимаюсь параличами лица, когда человек не может говорить, когда у него вытекает слюна. А пища, когда он ест, вываливается изо рта. Такие операции, без преувеличения, дают хорошие результаты. Нерв можно пересадить. Например, чтобы восстановить движение лица, мы используем жевательный нерв. Но у ряда пациентов бывают поражены все три нерва (тройничный, слуховой, пищевой), тогда приходится изыскивать другие возможности, откуда взять нерв.
Но очень важно знать: чем старше человек, тем опухоль растет медленнее — это уже закономерно. Рак молодых намного более тяжелый и быстротечный, чем рак у пожилых, что тоже надо учитывать.
— Инсульты сейчас тоже помолодели. Российские клиники научились справляться с тяжелыми случаями?
— Смотря какой инсульт и в какой зоне. Кто-то полностью реабилитируется, что редко. А кто-то после инсульта так и не восстанавливается. В мозге своя циркуляция мозговой жидкости, есть свои пути. Медицина может многое, но не все. Есть случаи, когда вылечить человека, тем более после инсульта, просто невозможно. Люди умирают везде. Увы. Вечных людей нет. Конечно, если сравнивать средний американский город и средний российский (допустим, Чикаго и Кемерово), то я уверен: в Чикаго инсульты лечат лучше, чем в Кемерове.
— А если сравнивать Москву с Нью-Йорком?
— Не уверен, что там лучше. Я был в клиниках Нью-Йорка, в частности в районе Беверли-Хиллз. И вообще бывал во всех крупных клиниках мира: в Сингапуре, в Германии, в Израиле, в Англии, в Бразилии… Принципиальной разницы лечения в области нейрологии, например, в сравнении с НИИ Бурденко, я не увидел. Хотя знаю очень богатых россиян, у кого вопрос денег не стоит, они не лечатся в России. Да, уровень выполнения хирургических операций у нас и у них сопоставим. А вот служба выхаживания, долечивания в известных европейских клиниках несопоставимо лучше, чем в России. Это так. Например, в той же в Германии: человека привозят после любой операции и ему в тот же день вечером уже делают массаж всего тела. С ним индивидуально занимаются — к нему сразу прикрепляют врача по лечебной физкультуре, который будет заставлять пациента ходить, и т.д.
У нас этого нет. Увы, службы доведения пациента до выписки в нашей стране пока нет. Правда, раньше и у нас пациентов после операции держали в больницах по 3 недели. Теперь 5–6 дней и — домой. И в Америке после сложной операции могут на другой день выписать из клиники, но не домой, а в специальный реабилитационный центр. Но при запущенном том же инсульте панацеи нет нигде. Знаю одну пациентку (она перенесла инсульт и лежала в Кремлевке). Затем на реабилитацию ее отправили в Западную Германию в реабилитационный центр после инсульта. Там есть и бассейн, и массажист, и специалист по лечебной физкультуре. И все равно ничего не восстановили. При инсульте очень важно оказать помощь в первые часы.
И рак сегодня — не приговор. Многих я оперировал лет 20–30 назад, они живут до сих пор. Надо лишь соблюсти два условия: обратиться вовремя и к специалисту. И если у одного доктора что-то не получилось с первого раза, надо искать другого специалиста. Важно иметь второе, третье мнение. И еще: не факт, что за деньги получишь хорошего врача.
Правда, индивидуальное мастерство хирурга уходит на второй план. Появляются новые роботизированные техники, когда операция рассчитывается с точностью до 1 мм и меньше. Хирургу такую точность соблюсти сложнее, особенно когда операцию выполняешь на большом расстоянии. Такие манипуляции позволено выполнять роботам. Но важен союз физиков, математиков, инженеров. Рассчитывается вектор, откуда пойдет луч к опухоли. У хирурга есть навигатор. Мало того, компьютер показывает, на какую глубину надо пройти, чтобы убрать опухоль полностью и не повредить здоровые ткани. Сейчас, кстати, удаление предстательной железы в некоторых случаях выполняет робот Да Винчи.
Сегодня есть и так называемые симуляторы, на них можно отрабатывать многие манипуляции. У нас есть приборы, помогающие отрабатывать мануальную технику.
— А уровень подготовки специалистов в России в вашей области удовлетворяет требованиям времени?
— Молодым хирургам часто не хватает компетенции, иногда приходится за них переделывать. Но я далек от мысли, что у них не получается из-за безразличия к профессии. Врачу всегда приятно, когда он видит хороший результат. А недостаток теоретических знаний при желании можно компенсировать практикой. Правда, на это уйдет больше времени.
— И последний вопрос, который был задан эксперту Неробееву, сезонный. «У меня болезнь дня, — написала в редакцию москвичка Елена. — Во время морозов болят зубы, десна, есть боли в виске, шее, ухе и даже в половине языка. О чем это говорит и что делать?»
— Скорее всего, это неврит тройничного нерва (не лицевого), — проконсультировал заочно доктор Неробеев. — Надо обследоваться у невролога. Есть и так называемый холодовой неврит — во время морозов начинаются спазмы сосудов. Надо проверить кровоток. В случаях выраженного болевого синдрома можно проколоть комплекс специальных витаминов, улучшающих обмен нервной ткани. В дальнейшем, после стихания болевого синдрома, перейти на терапию таблетками. А спазмы сосудов поможет снять нестероидный противовоспалительный препарат диклофенак — из группы производных фенилуксусной кислоты. И завершить лечение физиотерапией. Правда, физиотерапию и вообще лечение я не люблю назначать «втемную»: надо бы сделать томографию головы. На базе городской больницы №50 работает стоматоневрологический центр боли, можно обратиться туда.
Пластиковая красота
Первые пластические операции в Советском Союзе начали делать почти 70 лет назад, однако в реестре этой специальности нет и сегодня. Вероятно, это своеобразное наследие советской эпохи, когда эстетическая хирургия считалась бесполезной наукой. Александр Неробеев, руководитель Центра реконструктивной черепно-челюстно-лицевой хирургии ЦНИИ стоматологии: «Еще 15 лет назад пластическая хирургия казалась медицинским чиновникам блажью. Тогда мне говорили, что нужно пришивать рабочим пальцы, чтобы они вновь вставали за станки. А я, по их мнению, занимался ерундой. Например, помогал онкологам скорректировать грудь пациенткам после удаления рака молочной железы». Валентина Змазова, заместитель директора Института пластической хирургии и косметологии: «Мы не раз обращались в Министерство здравоохранения, в Минздравсоцразвития, чтобы была утверждена новая специальность. Но нам отвечают, что сейчас, наоборот, идет работа над тем, чтобы сократить число узких специальностей, а не выделять новые».
В 30-х годах прошлого века в Москве были организованы Институт красоты и Институт пластической хирургии и косметологии. Попасть в эти клиники могли лишь избранные, на протяжении всего советского периода пластические операции были недоступны для большинства простых граждан.
За последние десять лет ситуация изменилась с точностью до наоборот. Теперь государственные учреждения отличаются от частных элитных клиник демократичностью и едва ли не демпинговыми ценами. К примеру, простая липосакция (удаление жира) талии в Институте пластической хирургии стоит около 10 тыс. рублей, тогда как в частной клинике — в среднем от 20 тыс. до 50 тыс. рублей, а на Западе — еще в два раза дороже.
Профильных государственных учреждений, которые предоставляли бы подобные услуги, по-прежнему два, все остальные — это частные клиники. По словам профессора Неробеева, косметические операции сегодня делаются во многих городских больницах: «Почти в каждой больнице есть отдельные платные палаты. Подавляющее большинство коммерческих центров эстетической хирургии, которые рекламируются в прессе, организовано на базе городских больниц. Да и у каждого известного пластического хирурга есть своя частная клиника».
Частная клиника отличается от государственной не только уровнем сервиса и комфортабельностью палат. Главное отличие состоит в том, что в частной клинике есть один или два хирурга, тогда как в государственной — целый штат. Поэтому, выбирая частную клинику, клиент выбирает конкретного врача, что невозможно в случае с государственной.
Между тем известных профессиональных пластиков, которые оперируют в собственных клиниках, совсем немного. Качество операций, которые проводятся в большинстве коммерческих центров, остается спорным. Александр Неробеев: «Поскольку нет такой специальности, нет и точного плана обучения. Более десяти лет назад мы создали Российское общество пластических хирургов. Для себя мы выработали правила и требования, но в министерстве на нас до сих пор не обращают внимания. Поскольку нет нормальной системы обучения, это оборачивается частыми осложнениями после операций. Если хирург днем делал гинекологическую операцию, а вечером приехал в частную клинику, чтобы проводить подтяжку лица, с большой вероятностью это приведет к осложнениям».
Кто вы теперь, «доктор с чемоданчиком»?
Операции тяжелые, многочасовые, связаны с риском. Благо на них предусмотрены государственные квоты. И, что еще более важно, в России есть хирурги не хуже европейских, способные не только, например, сформировать новый подбородок из берцовой кости пациента, заменить поврежденный язык на новый, но и полностью пересадить лицо, чем так долго гордились во Франции. Но что мы знаем о наших уникумах? И почему желающих работать в области микрохирургии в нашей стране становится все меньше? В лучшем случае специалисты перебегают в более денежную косметологию, в худшем — прямо за границу. А непрофессионалы лезут из всех щелей…
«Такой запущенный случай, наверно, может быть только в России или в какой-нибудь Зимбабве»
Встреча с легендарным реконструктивным хирургом Александром НЕРОБЕЕВЫМ произошла в обыденной обстановке, в его рабочем кабинете госучреждения «Центральный НИИ стоматологии и челюстно-лицевой хирургии». Доктор медицинских наук, профессор, дважды лауреат премий Правительства РФ только что закончил вторую за этот день операцию. И был готов к разговору. А неделю назад он выполнил просто уникальную операцию мужчине 47 лет, который ждал этого часа с… 15 лет (никто не решался за него браться). И за эти годы лицо пациента превратилось в сплошные опухолевые разрастания. Доктор Неробеев взялся…
— Ко мне обратились журналисты одного из телеканалов с просьбой прооперировать этого сложного больного москвича, — начал Александр Иванович. — У того практически не было лица — сплошные опухолевые разрастания. Генетическая патология — нейрофибромотоз (нарушение в одной из хромосом). Это довольно редкое заболевание, хотя и не злокачественное, но разрастаний на теле и на лице было так много, что человеку было просто трудно жить: смотреть, говорить, есть, пить, дышать… Сложнейший больной: даже кожу для пересадки на его лицо было брать неоткуда — все тело в опухолевых узлах.
Вот такой запущенный случай, наверное, может быть только в России или в какой-нибудь Зимбабве. Неделю назад я сделал ему операцию. Следующий этап планируем позже: при таких вмешательствах очень большая кровопотеря. И когда убираешь большие фрагменты тканей с лица, оголяются сосуды — их же надо чем-то прикрыть.
— Александр Иванович, такие операции требуют и современных технологий. Что есть у вас?
— Мы применили клеточные технологии, обработали раневую поверхность специальным раствором из стволовых клеток и тканевого клея, чтобы на этом месте потом начала образовываться кожа. Применили фибробласты кожи, выращенные в лабораторных условиях по специальной технологии. Сейчас пациент уже открыл глаза, он видит, дышит носом и хотя бы может есть. В последние годы он совершенно не дышал носом. Думал, что у него видит только один глаз, а после операции понял, что и второй глаз видит. Больному потребуется еще минимум 2–3 операции. У пациента мы взяли его ткань, из которой сейчас выращиваем собственные клетки и будем их использовать при следующих этапах операции. Самое главное, чтобы на теле вновь не появились опухолевые разрастания. Никто не может дать гарантий, что этого не произойдет.
— Можно только порадоваться за таких больных. Отступать им некуда. Хорошо, что ваш НИИ не развалился, сохранил кадры. Большой наплыв пациентов? Как справляетесь?
— Огромный. Приезжают со всей России. Причем больные с самыми тяжелыми патологиями, от кого уже везде отказались. Или операции выполнены, но с большими ошибками, а чаще безуспешно, и мы вынуждены все переделывать. У меня был молодой пациент из Приморья. Семь лет назад он получил сильный ожог лица в трансформаторной будке. Потерял зрение. И за эти годы ему сделали 100 операций! К нам поступил весь в рубцах, но парню всего 25 лет. Мы выполнили ему три операции, и теперь он может хотя бы нормально существовать среди людей. Вернуть зрение, конечно, невозможно. Похожий случай был и в Москве.
— Что для вашей команды самое сложное при таких операциях?
— Многие пациенты обращаются к нам слишком поздно. В основном идут запущенные случаи, часто связанные с повреждением нервов. Человека истязают десятками операций, хотя иногда бывает достаточно сделать одну-две. Три недели назад мы сделали операцию пациентке, у которой была огромная нижняя челюсть. Она не сразу стала такой: кость росла-росла и выросла почти до… двух килограммов. Это врожденное заболевание. Женщине всего 27 лет. Я убрал 1 кг 800 г костной ткани. На шестой день мы ее выписали.
Фото: Михаил Большаков
«Технически моя бригада готова выполнить полную пересадку лица»
— Не так давно во Франции одной женщине полностью пересадили изуродованное собакой лицо, что подавалось ими как сенсация. Насколько реальны такие операции у нас?
— К сожалению, в России такие операции пока не делают — их в мире-то всего около десяти. Процедура хотя и очень сложная, выполнить ее реально и у нас: нужно лишь соблюсти несколько условий. Суть в том, что живому человеку пересаживается лицо трупа. Причем после его гибели должно пройти минимум времени. Обязательна и совместимость тканей, чтобы после операции не произошло их отторжения. Во Франции подготовку к этой операции осуществляла группа из 54 человек. В ее составе были не только хирурги, но и иммунологи, другие специалисты, два нобелевских лауреата, следившие за тем, чтобы не было отторжения тканей.
Технически моя бригада тоже готова выполнить пересадку лица. Но в нашей стране предвижу массу бюрократических препон. Во-первых, нужно получить согласие родственников, чтобы они решились отдать лицо погибшего и похоронить его со специальной маской. Требуется разрешение этического комитета, юриста. Да у нас еле-еле пересаживают сердце, печень и почки, без которых жить нельзя. А с уродливым лицом человек вроде жить может. Хотя что это за жизнь — за занавеской? Для пересадки лица нужны мотивация и политическое решение. Если Минздрав даст мне команду подготовить такую операцию, да мы готовы уже сегодня предложить специалистов.
— Причина только в этом или есть еще риск человеческий?
— Человек с пересаженным лицом минимум год должен находиться под наблюдением врачей. В Китае смогли пересадить мужчине лицо. Он 4 месяца провел в больнице, затем вернулся в свою провинцию. А через 3 недели умер от воспаления легких — организм не справился с банальной простудой: иммунитет в это время очень сильно ослаблен. Пациент долгое время сидит на гормонах, получает огромное количество других препаратов — все это отрицательно действует на печень, почки, иммунную систему. Он становится абсолютно больным, и неизвестно, сколько вообще проживет. Кстати, француженка живет 4 года.
«Самая большая операция длилась 17 часов, когда мы разделяли сиамских близнецов»
— Случайно узнала, что вы вместе с нынешним директором НИИ нейрохирургии им. Бурденко Александром Коноваловым много лет назад (задолго до Зиты и Гиты) разделяли сиамских близнецов. Как получилось, что именно вас пригласили на эту операцию?
— Операция проводилась на базе НИИ нейрохирургии им. Бурденко. Так как я там много оперировал, меня и пригласили на сложнейшую операцию по разделению мозга у двух девочек из Прибалтики. Мы вместе с профессором Коноваловым распилили кости черепа, а потом он начал разделять мозг. Моей задачей было сделать пластическое закрытие мозга. Девочкам в то время было всего по 18 месяцев. Они живы до сих пор, им уже по 20 лет. Чувствуют себя нормально. Иногда приезжают сюда. Это тоже был очень смелый и рискованный шаг. Тогда меня и прозвали «доктором с чемоданчиком». Я и сейчас помогаю профессору Коновалову во многих операциях, меня приглашают, когда нужно сделать сложную пластику.
— Вы дважды становились лауреатом премии Правительства России. За какие заслуги, расскажите?
— Первую премию получил за разработку операции по ускоренному замещению дефектов после онкологических операций. Раньше считалось, что после таких операций пластику делать нельзя, так как, возможно, рак снова вернется. Вначале я долго ходил к онкохирургам и наблюдал за их работой. В то время врачи, особенно при операциях на лице, удаляли минимум тканей, чтобы человек, грубо говоря, оставался похожим на человека. В то время в России начались изыскания в микрохирургии, и я начал принимать участие в таких операциях. Сначала на базе Института хирургии им. Петровского, потом в Бурденко. Мы начали удалять с лица огромные участки опухолей, а после закрывать их кожей. Мы начали делать то, чего раньше в России никто не делал. Как раз первая премия и была мне вручена за разработку таких операций. Было это в 1997 году и считалось большим прорывом в области хирургической онкологии.
Вторую премию получил в 2007 году за устранение серьезных деформаций после травм. Уже за совокупность восстановительных операций, не связанных с онкологией. Допустим, у человека удалили нижнюю челюсть вместе с подбородком. Мы нашли способ пересаживать кость, затем устанавливали импланты, делали протезирование. Человек уходил от нас в жизнь абсолютно реабилитированный. Мы опрокинули стандартные законы и стали делать не по нескольку операций в таких случаях, а выполнять все процедуры за один раз. На завтра, кстати, в своем институте мы планируем операцию, которая будет длиться 12 часов. У пациентки на фоне рака развился лучевой остеомиелит челюстей. Надо убирать подбородок и все пораженные опухолью ткани. На такого рода операции мы идем двумя бригадами: одна «добывает» ткани и кости, другая устанавливает все это на лице.
«У одной пациентки мы удалили язык и сделали как бы капитальный ремонт во рту»
— Александр Иванович, расскажите о самой необычной истории в вашей практике. Все же в хирургии вы работаете 40 лет!
— Пять лет назад в НИИ нейрохирургии им. Бурденко поступила девушка, которая буквально погибала. Мне позвонил профессор Коновалов и сказал, что у пациентки тяжелое заболевание сосудов языка, ей уже сделали 24 операции. И в этом НИИ ей пытались остановить кровь, но ничего не получалось. Каждый день ей нужно было переливать 600–700 г крови. Но я в это время находился в самолете, летел в Америку. А когда вернулся, пациентка была крайне истощена, не ходила. И жить ей оставалось совсем немного. Ее проконсультировали ведущие в этой области специалисты и написали заключение: операция невозможна.
И на самом деле это была крайне рискованная операция. Родителям девушки я сказал честно: шансов, что после операции дочь будет разговаривать, немного, но я попытаюсь спасти ее жизнь. Мы удалили у пациентки язык и во рту сделали как бы капитальный ремонт. Операция шла 8 часов. Новый язык ей, правда, устанавливали в Америке. Но сегодня и эту процедуру мы уже освоили. Девушка жива, теперь периодически приезжает к нам на консультацию. Она из Калуги, зовут ее Лена. Разговаривает плохо, но уже работает на компьютере. В прошлом году похожую операцию полностью мы выполнили 10-летней девочке из Рязани.
— Сейчас только и слышишь о нанотехнологиях. Насколько они применимы у вас?
— Абсолютно новой технологией считаю использование стволовых клеток. Мы ее апробировали на нескольких пациентах при ожогах кожи. Но всем подряд стволовые клетки применять нельзя (последствия не изучены). Хотя их вовсю используют в косметологии. Что касается нашего института, то есть разрешение ученого совета на использование стволовых клеток, мы с ними работаем с большой осторожностью. И пациентов предупреждаем о возможных последствиях. Подписываем разные бумаги. От стволовых клеток все ждут немедленного результата. Но любое новшество в медицине требует и научных изысканий, и практических апробирований.
В нашей работе очень важно еще иметь высокоточные микроскопы — и они у нас есть. Многие манипуляции без увеличения в десятки раз выполнить просто невозможно. Нервы, сосуды — это настолько тонкие структуры, что их выделить, сшить, пришить к здоровым без микроскопов не получится. Например, есть сосудик диаметром в 1,5 мм, а на него нужно наложить 8 швов, и чтобы он не слипся. Из инструментария у нас есть практически все, что имеется в медицине в Европе.
«При такой оплате за уникальные операции мы потеряем оставшихся специалистов»
— Значит, и у нашей медицины есть шанс окончательно выздороветь. Скажите честно, Александр Иванович, какую зарплату получают специалисты вашего уровня?
— Увы, абсолютно неадекватную: у хирурга самого высокого класса зарплата около 30 тыс. руб. Но если ежедневно (!) делать сложнейшие операции (по 12–15 час.), то вместе с доплатой за квоты к концу месяца можно получить 60 тысяч. (Но в наше время курьер получает 30 тыс. рублей! — А.З.) Поэтому в микрохирургии и сложилась такая ситуация, когда молодежь уходит в косметологию, где за установку одного импланта он получит деньги, которые здесь нужно отрабатывать целый месяц. Другие вынуждены в ущерб полученной специальности искать подработку, совмещение. Сейчас в микрохирургии (не только в Москве, но и по России) остаются работать в основном люди пенсионного возраста. При такой оплате за уникальные операции мы потеряем оставшихся.
В нашей области специалист должен иметь колоссальную теоретическую и практическую подготовку, потратить на это лет 10–15. Я, например, молодых хирургов в течение 6–8 лет не допускаю к сложным операциям, пока они досконально не освоят все манипуляции. Но этот опыт при оплате труда потом не учитывается, что и отпугивает специалистов даже очень высокого класса. Считаю, уникальные операции надо выделять в особую графу и оплачивать их отдельно. К примеру, в США врач моего уровня получает в год 600–800 тыс. долларов. У нас же, если талантливый хирург получил 100 тыс. рублей в месяц (40 тыс. долларов в год), у многих это вызывает вопросы. Но никто не думает, что, выполняя операции по 8–15 часов в день, нейрохирург работает на износ. Причем не только физически, идет эмоциональное выгорание. Но в России никогда не ценился индивидуальный труд, не ценится и сейчас.
— Если нужна такая длительная подготовка специалиста, откуда в косметологии столько пластических хирургов? В институтах их только начали готовить…
— Откуда-то они набрали даже дипломы. Но настоящих пластических хирургов в России если и есть 25 человек, то это хорошо. Другие тысячи и тысячи — в лучшем случае косметические. Все пластические операции индивидуальны: каждый случай особенный. Там надо думать, как лучше сделать операцию. Наконец, это риск. Например, у телеведущей Киры Прошутинской была опухоль носа, нам пришлось ее удалять. Нос мы ей восстановили 2 года назад так, что никто этого и не замечает. И на лице Оксаны Пушкиной мне тоже пришлось исправлять чужие недостатки.
— А что за операции у вас были сегодня? Вы как выжатый лимон…
— У одной пациентки была огромная опухоль околоушной железы. Надо было выделить лицевой нерв таким образом, чтобы потом не перекосило ее лицо. Это молодая женщина, 28 лет. У второй — ангиома на носу: было очень сильное кровотечение, нос буквально пульсировал. Обе операции опасные, потому что выполнялись на голове — и все могло случиться. Но кто это учитывает? Прошли операции и прошли. Хорошо выполнены — прекрасно. Даже после этих двух тяжелых операций сейчас я должен консультировать больных: в коридоре очередь. И так изо дня в день. Все 40 лет. Ведь никому не расскажешь, что после 12-часовой и даже после 3-часовой операции, стоя на ногах, когда напряжено все тело, руки, глаза, голова, хирург уходит абсолютно больным. После каждой операции болит позвоночник.
— И неудачи бывают? При таких-то сложных операциях…
— Бывают. Например, во время операции на лице может закупориться какой-то сосудик — и вся твоя предыдущая многочасовая работа пойдет насмарку. Начинай сначала. Вообще в микрохирургии 97% успеха, но 3% — неудачи. А когда человеку удаляешь пол-лица, и вдруг ничего не приживается? И что-то надо объяснять пациенту. После такой операции ночь не спишь: ждешь звонка, вдруг что-то случится и придется ехать на работу. Очень тяжелый труд. Поэтому молодежь, видя все это, и не хочет идти в микрохирургию. Кто-то уезжает за границу. И мы не вечны, уйдем, а кто будет оперировать сложнейших больных?
…Доктор Неробеев, хирург от бога, этот уникум с золотыми руками, выглядел устало. И все торопил меня с вопросами — в коридоре его ждут пациенты, пришедшие на консультацию. И мне было неловко отнимать его драгоценное время. Успокаивало лишь одно: может, после публикации еще кто-то, а не только «МК», обеспокоится судьбой микрохирургии в России и убережет редкостные кадры от эмоционального выгорания и разбазаривания. До каких пор своих уникальных специалистов будем дарить другим странам?
